Нет, не о титане музыкального искусства пойдет речь в данном случае. Это и его трагическая личность сверкает со всех страниц написанного о нем. Я коснусь лишь некоторых моментов взаимоотношений Бетховена и евреев. Начну с краткой энциклопедической справки об атмосфере, сложившейся в Германии в отношении евреев ко времени Бетховена.
Евреи впервые появились в Германии вместе с римскими легионерами, но данные о постоянных еврейских поселениях вдоль Рейна имеются лишь с 10-го века. До первого крестового похода в 1096 г. евреи Германии не подвергались преследованиям, пользовались правовым покровительством императоров и епископов, имели льготы. Духовными центрами являлись иешивы, в которых выросли всемирно известные ученые (Гершом бен Иехуда, Раши и др.).
Преследования и массовые убийства евреев начались с первого крестового похода и известны как гзерот татнав (תתנ"ו, т.е. резня 4856 г. по еврейскому летоисчислению), о которых сложены специальные молитвы, читаемые до сих пор. Некоторые евреи вынуждены были креститься, многие предпочли мученическую смерть – киддуш-ха-Шем. Последовавшие экономические ограничения и запрет христианам заниматься ростовщичеством сделали это занятие одной из главных профессий евреев Германии, что усилило ненависть к ним. Участились случаи физической расправы над евреями, а во время погрома в Вюрцбурге (1147 г.) против них было впервые выдвинуто обвинение в ритуальном убийстве.
Некоторую защиту оказывали власти (с оплатой за покровительство и охрану). Но происходила и консолидация еврейских общин и упрочение устоев их жизни - в городах евреи обособлялись в замкнутых кварталах. Периодически банды «юденшлегеров» («убийц евреев») учиняли погромы (резня во время «черной смерти» в 1348-50 гг подвергла разрушению 300 общин).
Но жизнь продолжалась. В условиях погромов и гонений, выдающиеся талмудисты приспособливали нормы Талмуда к условиям жизни, страдания запечатлевались в «слихот, кинот» (элегиях), летописях. Гуманизм и Реформация не улучшили положение, т.к. надежды на обращение евреев в христианство не оправдались.
Эпоха абсолютизма внесла положительные изменения в положение евреев тем, что правители начали извлекать пользу из их коммерческих и банковских способностей, умения устанавливать деловые связи, рационального и прибыльного использования средств… Предоставление евреям права на инициативы и доступ к капиталу, ослабляло общинную автономию и значение раввинов, но способствовало их приобщению к более развитой светской культуре, к просвещению («Хаскале»). Естественно, что в таких условиях должен был появиться и духовный деятель нового типа. Им стал еврейско-немецкий философ Моше (Мозес) Мендельсон (1729–1786).
Такова была история евреев Германии, которую Бетховен познал через свое окружение и из разных источников. Ему было 16 лет, когда Мозес Мендельсон (на снимке) умер, и евреи Германии представляли уже две различные массы. Одна - религиозная, в большинстве «ортодоксальная», бескомпромиссно исповедующая старинные устои, но с уже отделившимися «консервативной» и «реформистской» ветвями; другая - светская (сторонники «Хаскалы»), которая обогатила мировую культуру, науку…огромными ценностями.
22 года продолжалась «германская увертюра к жизненной симфонии Бетховена». В ней отразилась драма нищенской его семьи, забота любимой матери-прислуги, умершей от туберкулеза, когда ему едва исполнилось 17 лет, жестокость беспробудного пьянства отца, безжалостно эксплуатировавшего музыкальный талант мальчика с четырехлетнего возраста, заботы о двух младших братьях… Последующие «части своей жизненной симфонии» Бетховен написал уже в музыкальной столице Европы – Вене, куда он переехал в 1792 году. Там, в Вене, сформировался величайший композитор всех времен, по энциклопедическому определению - «последний классик и первый романтик» Бетховен, к которому всеобщая мировая слава пришла уже после смерти. Здесь он поднял симфонию на высочайшую вершину, присовокупив к Девятой симфонии хоровую партию, уже будучи абсолютно глухим. Здесь он умер в нищете…Там же, в Вене, он похоронен.
А история евреев Австрии была абсолютно идентична германской: всевозможные ограничения, погромы, изгнания и, наконец, «еврейское просвещение» на почве и на фоне европейской цивилизации.
Первая любовь Бетховена
В год переезда в Вену Бетховен испытал то чувство, которое отпущено человеку лишь один-единственный раз, чувство, перед которым отступает всё остальное - чувство любви.
По некоторым свидетельствам, 22-летний Бетховен встретил в 1792 году 18-летнюю Рахиль. Девушка отличалась необыкновенной красотой, обладала при этом редким умом и была блестяще образованна.
О взаимных чувствах и счастливом начале романа говорят их первые письма. После отъезда из Вены 8 мая 1792 г. Бетховен пишет возлюбленной: «Доколе ещё мой грустный взор будет искать понапрасну твой образ? Солнце светит мне лишь только тогда, когда ты со мной. Без тебя же оно гаснет, где бы я ни находился. Я удручён разлукой, чувствую себя покинутым и одиноким».
Ответ Рахили, помеченный 11 мая, полон тёплых и нежных слов: «Я во власти галлюцинаций! Мои глаза видят твой сладкий образ, но рука не осязает его. Высокие холмы разделяют нас. Наше счастье омрачено расстоянием. Приходится покоряться участи».
Не выдержав разлуки, Бетховен уже 19 мая возвращается в Вену, чтобы встретиться с Рахилью. Признаваясь ей в своих глубоких чувствах, он предлагает ей выйти за него замуж, а в случае несогласия родителей — уехать с ним тайно. И тогда Рахиль сообщила ему то, чего он до сих пор не знал: она — еврейка.
Поражённый этим сообщением, Бетховен вновь уезжает из Вены. Но уже спустя несколько дней он пишет Рахили и предлагает отказаться от еврейства…
«Не упрекай меня!.. Я не в силах расстаться с тобой, хотя ты и еврейка. Святому писанию известны имена героев твоего народа. Оно повествует нам об их подвигах. Рахиль, любовь моя, никто не жалеет народ твой, и наши священники беспрестанно поносят его прошлое».
Ответ Рахили не заставил себя ждать. Он помечен 28 мая 1792 года:
«Я пишу Вам в последний раз. Вы оскорбляете мой народ. Страдания наших предков стяжали благословение Неба для их потомков. Ни один народ не отличается такой стойкостью, как Израиль. То, что гений этого народа создал в течение веков своими силами, вы обратили в свою пользу, вы — пришедшие позже и не воздавшие ему за его наследие ни почестей, ни простой благодарности. На хрупком судёнышке мы переносили самые ужасные бури и оглядываемся на прошлое наше с глубоким благоговением. Когда я наблюдаю черты моего отца, мне кажется, я вижу пред собой великие образы нашего народа. Ваш народ, преисполненный самыми злыми чувствами, умерщвлял лучших представителей во Израиле. Они умирали в муках, преследуемые палачами и убийцами. Когда-нибудь, через много лет, ваши потомки поймут свою несправедливость и отпустят на свободу искалеченную жизнь Израиля. В вашей среде не найдётся ни одного, вплоть до ваших священников, который не обесчестил бы себя ложью. Но, уважая наиболее достойных во Израиле, они хотели обратить их в свою веру. Некоторые из наших склонились пред власть имущими, приобретя их милость, но вместе с тем и презрение своего народа, который отрёкся от них навсегда. Оставьте меня, милый иноверец! Оставьте меня, я умоляю Вас! Не преследуйте меня Вашей любовью. Быть может, предчувствие слабости моей и страх этого заставляют меня умолять Вас — оставьте меня. О Б-же! Что было бы, если бы отец мой знал про это… Сжальтесь надо мною и не губите мою бедную жизнь!..».
Такое письмо не могло никого оставить равнодушным. Не устоял и Бетховен. 3 июня он в последний раз написал:
«Рахиль, прекрасная моя! Какие дети мы ещё с тобой! Прощай, прощай! Мы не суждены друг другу. Но запомни мои последние слова: твоё сердце страждет, и ты можешь быть достаточно мужественной, чтобы победить недуг».
И Рахиль проявила свое мужество: она осталась верной своему народу.
Дальнейшая жизнь неоднократно убеждала Бетховена, что не только его единоверцы чтут принципы нравственности и обладают благородным сердцем. Спустя долгие годы, в 1811 году, почти оглохший Бетховен оказался в Теплице, известном чешском бальнеологическом курорте, где собирались знаменитые немецкие ученые и писатели. Жила там и некая Рахель Левина. Ее муж, поэт Варнхаген отмечал, «что Бетховен отказывался играть для отдыхающей богатой публики. Исключение он делал для нежной и поэтической Рахели. Во время одиноких прогулок Бетховен несколько раз встречал Рахель и был поражен выражением ее лица, напомнившим ему иные черты, дорогие его сердцу».
Не воскресала ли перед композитором пора молодости и связанный с ней образ прекрасной Рахили Левенштейн?
После страстной влюбленности в Рахиль Левенштейн Бетховен никогда не женился. Более того, существует мнение, что он умер, так и не познав близости с женщиной.
Тобяш Давидович Купервейс, пианист и музыковед, еврей из Варшавы, проживающий ныне в Москве и преподающий там в Еврейском университете, на основе глубоких исторических исследований поведал об истории еврейской музыки, начиная от Исхода из Египта; о музыкантах времен царя Соломона (левитах); о современной еврейской музыке; о старинных музыкальных инструментах; о любви Бетховена к еврейской девушке Рахили; о музыкантах еврейского гетто в Варшаве (он сам был узником гетто). Все это он описал в своей автобиографической книге «Путешествие Вениамина IV».
Удивительно, что все биографы великого композитора и гражданина Бетховена (в том числе наиболее выдающиеся из них Ромен Роллан и Эдуард Эррио в своих книгах «Жизнь Бетховена»), описав другие его увлечения, пропустили такую его любовь, которой в дальнейшем не суждено было повториться. Лишь упомянутые письма Рахили и Людвига сохранили память об их первозданном чувстве, которым они предпочли пожертвовать во имя своей верности нравственным принципам.
Бетховен и еврейская литургия
Существует мнение, что воспоминание об этих давних романтических переживаниях молодости побудили Бетховена через много лет включить мелодию "Кол нидрей" в свой квартет (опус 131). Многие композиторы, в том числе и Бетховен, приходили в синагогу в Йом Кипур (Судный день), чтобы послушать этот знаменитый литургический гимн.
Кстати, Лев Толстой назвал молитву "Кол нидрей" самой печальной и возвышенной мелодией из всех, что ему приходилось слышать.
«Кол нидрей» (ивр. כָּל נִדְרֵי, букв. «Все обеты») — молитва покаяния, читаемая в синагоге в начале вечерней службы Йом Кипур. Называется она так по первым двум словам, которыми она начинается: «Все обеты, зароки, клятвы, заклятия, запреты, обещания с наложением на себя кары и разновидности их, которые мы наложили на себя … - во всех них я раскаиваюсь. Да будут все они отменены, прощены, уничтожены, полностью упразднены, необязывающи и недействительны. Обеты наши да не будут обетами, зароки – зароками, клятвы – клятвами».
Но кроме включения мелодии "Кол нидрей" в свой квартет (опус 131), Бетховен внес весомый вклад и вформирование еврейской литургической музыки в целом. Общеизвестна мелодия Псалома 86 7: «Нет подобного тебе среди богов, Господи, и нет деяний, подобных твоим» (אין-כמוך באלהים אדוני ואין (כמעשיך. Но редко кто знает, что эта мелодия была сочинена одним из наиболее влиятельных композиторов синагогальной музыки – Саломоном Сулзером (1804-1890).
Одним из учителей музыки Сулзера был знаменитый Игнац фон Сейфрид (Ignaz von Seyfried,), который и приблизил своего друга Бетховена к специфике еврейской литургии. В 1826 году Сулзер получил приглашение быть кантором Венской хоральной синагоги на улице Сейтенстет и оставался им на протяжении сорока пяти лет. Он был первым кантором, который ввел правила классической гармонии в традиционные синагогальные мелодии. Его по праву называют «отцом современного канторского пения» хазанута.
О некоторых еврейских коллегах и друзьях Бетховена
В Вене Бетховен завершил свое музыкальное образование у лучших по тому времени педагогов. Естественно, что, сталкиваясь с евреями (а таковых было много среди его коллег и вообще в искусстве), Бетховен встречал у них внимание и поддержку.
Одним из друзей Бетховена был, по его признанию, Игнац (Исаак) Мошелес, чешский еврей, пианист и композитор (1794-1870). Мошелес (на снимке) остался верным учеником Бетховена. Он искренне радовался растущей славе Бетховена и очень переживал из-за его болезни. Ученик был на 25 лет моложе учителя. Он был еще ребенком, когда наставник застал его проигрывающим «Патетическую сонату». Их встреча произошла в 1810 г. в Вене и переросла в добрые и близкие отношения. В 1814 году по поручению Бетховена Мошелес подготовил фортепианный вариант женских арий из его оперы «Фиделио» для певицы Мильдер. Спектакль был поставлен 18 июля того же года в пользу Бетховена и прошел с успехом, что явилось для него серьезной поддержкой. Как известно, несмотря на гениальные музыкальные творение и выдающееся исполнительское мастерство, Бетховен всегда испытывал острую материальную нужду.
Аранжировки бетховенских произведений Мошелес осуществлял и в последующие годы. И Бетховен, и Мошелес в свое время брали уроки усовершенствования по композиции у известного итальянско-австрийского композитора, дирижёра и педагога Антонио Сальери (Antonio Salieri, 1750-1825 ), который с 16 лет жил и работал в Вене (сохранились инструментальные сочинения Бетховена с правкой Сальери).
Сальери (его портрет - справа) был известен не только как музыкант, но и подозреваемый по делу о смерти Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791). Среди различных версий причин преждевременной смерти Моцарта (он умер в возрасте 35 лет), имелась и легенда о том, что Сальери якобы отравил его по личным мотивам. Мошелес эту версию опроверг после посещения Сальери в закрытом больничном отделении для душевнобольных, где тот находился.
Кстати, такую же позицию занял и Пушкин, реализовав ее в трагедии «Моцарт и Сальери». Упоминания об этой пьесе относятся к 1826 году (всего лишь год после смерти Сальери). Непогрешимый гений Пушкина также был затравлен тёмными силами, как и Моцарт и, исходя из морально-этических проблем, возникавших вокруг него из-за того, о чём он писал, он «не мог обвинить невинного человека».
Дружеские чувства питал Бетховен к старому товарищу Францу Рису, концертмейстеру в Бонне. Позже он занимался в Вене с его сыном Фердинандом Рисом (1784-1838) и сделал из него отличного пианиста и солидного композитора. Фердинанд Рис написал совместно с Вегелером "Биографические заметки о Людвиге ван Бетховене" (Biographische Notizen über L. van Beethoven").
Бетховен был в дружеских отношениях и с пианистом-виртуозом, известным английским композитором Иоганном Крамером, который с блеском исполнял его сочинения.
После смерти Бетховена Мошелес перевёл на английский язык его биографию, дополнив её новыми документами и фактами. Мошелес вместе со знаменитым композитором, пианистом, дирижером и педагогом Феликсом Мендельсоном (внуком «отца Хаскалы» Моше Мендельсона) принял участие в создании Лейпцигской консерватопии в память о Бетховене.
Немного о судьбе Бетховена
История музыки знает много трагических биографий, в том числе современников Бетховена: Моцарта, Шуберта, Шумана, Гуно…
Нет, Бетховена не отравили, как по одной из версий музыкант и видный чиновник Антонио Сальери отравил Моцарта в буквальном или переносном смысле. Бетховен встречался с Моцартом всего один раз в 1787 году в Вене. После того, как Моцарт прослушал 17-летнего юношу, Моцарт сказал: «Я готов давать ему бесплатные уроки». Но больше Бетховен его не видел: он был вынужден уехать в Бонн к умирающей матери, а когда вернулся, Моцарта уже не было…
Бетховен также не потерял рассудок из-за тяжелой жизни, подобно Ро́берту Шу́ману – немецкому композитору, дирижеру, музыкальному критику, педагогу. Стремясь стать виртуозом, он занимался с фанатичным упорством, но повредил правую руку . Мысль о карьере профессионального пианиста пришлось оставить. Тогда Шуман серьёзно занялся сочинением музыки. Он сочетался браком с выдающейся пианисткой Кларой Вик, сопровождал жену в концертных поездках, а она часто исполняла музыку мужа. Но у Шумана к тому времени стали проявляться признаки нервного расстройства, и в 1854 году, после обострения болезни, он попытался покончить жизнь самоубийством, бросившись в Рейн. Шуман был спасён, но его пришлось поместить в психиатрическую лечебницу. Там, в больнице, он почти не сочинял: эскизы новых сочинений утеряны. Роберт умер 29 июля 1856 года. Похоронен в Бонне. С Шуманом Бетховен не был знаком.
Людвиг родился в бедной семье. Первым учителем музыки был его пьяница-отец, который весьма сурово относился к мальчику и часто доводил его за инструментом до слез. Музыкальный талант Людвига проявился рано. Другие его учителя в этот период занимались с ним композицией, игрой на органе, клавире, скрипке, альте. С 10 лет Бетховен уже работал в качестве помощника органиста, сначала бесплатно, а с 1784 года - как штатный музыкант капеллы.
В 1783 году впервые опубликованы его первые три фортепианные сонаты, после чего начали субсидировать музыкальные занятия одаренного юноши. Дальнейший рост и расцвет Бетховена происходил уже в музыкальной столице Европы Вене, в которой он стал одним из величайших композиторов и пианистов, одним из самых известных и исполняемых поныне композиторов в мире. Но в Вене Бетховена постигла и величайшая жизненная трагедия, мыслимая для такого уникального таланта, трагедия, которая постепннно истощила его физически и душевно и повлекла за собой нищету и преждевременную смерть: ему еще не было и тридцати лет, когда у него обнаружили прогрессирующее ослабление слуха. Бетховен продолжал пока еще, по своему обыкновению, интенсивно работать, его материальное положение заметно улучшалось, издатели охотились за его партитурами, венские слушатели признавали величие бетховенской музыки, они чувствовали, что имеют дело с гением. Но глухота Бетховена наступала и вылилась, в конце концов, в «абсолютную тишину». Пришлось целиком перейти на общение с помощью грифельной доски или бумаги и карандаша (сохранились т.н. разговорные тетради Бетховена). Отныне на его устные вопросы собеседники отвечали письменно. Трагедия заключалась в невозможности следить за слуховым восприятием концертного исполнения произведений и особенно - за процессом своего нового творчества…И хотя гений Бетховена в последнем случае обходился виртуально-слуховым, визуально-нотным и внутренним контролем за этим процессом и его управлением, но это не уменьшало трагизм его состояния.
Известно, что во время исполнения Девятой симфонии с ее хоровым финалом на текст оды Шиллера «К Радости» (An die Freude) Бетховен стоял рядом с дирижером. Зал был покорен мощной кульминацией в конце симфонии, публика неистовствовала, но Бетховен не оборачивался. Пришлось одному из певцов взять его за рукав и повернуть лицом к слушателям, чтобы композитор поклонился. Бетховен увидел поднявшихся с мест рукоплещущих людей с восторженными лицами…Потрясенный, он убежал со сцены, рыдая…
Фердинанд Рис вспоминал, что Бетховен стал необыкновенно тих и мрачен. В декабре 1826 года Бетховен простудился и слег. У него обнаружился целый букет болезней: водянка (hydropsy), холера и желтуха, к которым прибавилось еще и воспаление легких. Три месяца он боролся с недугом. 26 марта 1827 года, когда над Веной бушевала снежная буря, умирающий внезапно выпрямился и кулаком пригрозил небесам. То была последняя схватка Бетховена с неумолимой судьбой.
Бетховен умер в нищете и забвении... Гений, переполненный особой музыкальной интерпретацией любых жизненных явлений и сюжетов, несущий в себе особый язык, проникающий в души и сердца людей, язык, приводящий в экстаз…! Его смерть продолжалась долгие годы - медленная, моральная, мучительная смерть...
За много часов до начала траурной церемонии толпы народа затопили огромную площадь перед домом. «Ни один из австрийских императоров не удостоился таких похорон». Оркестр исполнял похоронный марш из его сонаты.
Торжественную речь у ворот кладбища (внутри церковной ограды церемонии были запрещены) произнёс трагический актёр, а текст её написал видный австрийский поэт Грильпарцер. Вот этот текст (в сокращении):
«Стоя у могилы почившего, мы в совокупности представляем целую нацию, скорбящую об утрате блистательного здешнего искусства и окончании духовного расцвета в нашем отечестве. Его святыми устами говорило искусство звуков. Наследник и продолжатель дела Генделя и Баха и бессмертной славы Гайдна и Моцарта – он мёртв, и мы стоим, плача, над оборвавшимися струнами умолкнувшей лиры. Лира умолкла! Жало земного бытия глубоко ранило его. Искусство! Он был прочно привержен тебе, и даже когда затворились врата, через которые ты являлось к нему и говорило с ним, когда твои черты скрылись во тьме его ослепшего слуха, – он всё равно носил твой образ в своём сердце. Тот, кто придет вослед ему, будет вынужден не продолжать его дело, а начинать всё заново, ибо предшественник остановился лишь там, где кончается всякое искусство. Музы песен и бряцающих струн, встаньте вокруг его гроба и украсьте его лаврами! Он был артистом – но также и человеком во всех смыслах. Он бежал от мира, поскольку во всей сокровищнице своего любящего духа он не нашел оружия, которым мог бы от мира обороняться. Он отстранился от людей после того, как отдал им всё. Он остался одиноким, не встретив своё второе «я». Но до самой могилы сохранил он человечнейшее сердце, отечески открытое людям и преисполненное полнокровного добра по отношению ко всему миру.Таким он был, таким он умер и таким он останется на все времена! Вы не утратили его, а обрели. Оплакиваемый вами, он отныне встал в ряд великих людей всех времён, неприкосновенный во веки веков. Вспомните этот час и подумайте: мы были свидетелями его погребения и мы плакали о нём!».
Через шесть месяцев Грильпарцеру пришлось написать ещё одну речь памяти композитора – в честь освящения на его могиле надгробного камня с лаконичной надписью «Бетховен».
Вот этот текст:
«Мы воздвигли надгробный камень. Памятник – ему? Нет, нам в напоминание! Пусть и наши внуки знают, где следует преклонить колена, где скрестить руки, где целовать землю, покрывающую его останки. Камень прост, как прост был он сам при жизни. Будь камень внушительнее, его несоизмеримость со значимостью этого человека оказалась бы ещё смехотворнее…Вы, собравшиеся вокруг, приблизьтесь к этой могиле. Устремите свои взоры в почву, сосредоточьтесь на воспоминаниях об этом человеке, и пусть всеобщий благоговейный трепет пронзит каждого, и пусть каждый унесёт этот благотворный, душеспасительный трепет с собой, и хранит, и лелеет его в своём доме. Причаститесь к святыне! Ибо тот, кто лежит здесь, был осенён вдохновением. Лишь к одному он стремился, лишь об одном заботился, лишь ради одного претерпел всё, лишь одному всем жертвовал, – таким этот человек шёл по жизни. – Не знал он ни супруги, ни ребёнка; мало было у него друзей, мало радостей… Ведь для того испокон веков и рождались на свет поэты, герои, певцы и боговдохновенные пророки, чтобы направлять растерянное человечество, напоминая ему о его истоках и о его высшей цели».
Бетховен родился в бедной семье в Бонне, в сырой трущобе, лишенной солнца и воздуха, еле освещаемой окном. Усердием почитателей здесь сохраняется крохотный садик: несколько скромных деревьев, лужайка, где в 1906 году воздвигнут бюст работы знаменитого скульптора Аронсона, воссоздающий мятежный облик композитора.
Скульптор Наум Львович Аронсон родился в Латвии в 1872 г., учился в Виленской рисовальной школе, а с 1891 г. - в Париже, в Ecole des arts decoratifs, выставлял работы в Берлине, Петербурге...
Бетховен был десятью годами моложе Шиллера, двадцатью годами моложе пережившего его Гёте. Уже одно это говорит, что, сформировавшись под воздействием освободительных идей XVIII века, будучи современником Революции и свидетелем наполеоновской драмы, он жил в героическую эпоху. В годы войны с Францией он подпадает под влияние республиканских настроений, но это уже относится к теме его политических взглядов...
В последние годы своей жизни Бетховен сблизился со скрипачом и студентом Венского университета Антоном Шиндлером. Шиндлер был без ума и от творчества Бетховена, и от самого композитора. Он ничего не понимал в его творчестве, но был ему бесконечно предан. А Бетховен уже не мог жить без Шиндлера, как тот не мог жить без него. Шиндлер, хоть и не всегда толково, но вёл его дела, по-матерински заботился о нем, ограждал от мелких неустройств, которыми так чревата жизнь одинокого человека, стремился наладить его быт, жертвовал собой ради него. Он был и сторожевым псом, и секретарем, самоотверженным и бескорыстным.
С Бетховеном связывают крылатое выражение: «Когда искусство подымается до высот, когда оно является средством выражения такой души, - оно принадлежит всеобщей истории человечества!».
Бетховен и эмансипация евреев
Нет, Бетховен не боролся за эмансипацию евреев, но поддерживал эту идею, которая приобрела большую актуальность и набирала силу в свете возникновения движения еврейского просвещения (Хаскалы). Это диктовалось и образованием еврейской секулярной интеллигенции, и требованием равноправия для евреев.
Бетховен всегда испытывал материальные эатруднения, он содержал семью с юных лет, заботился о неблагополучном племяннике (Карле, сыне брата)… На этой почве у него установились связи с известным венским банкиром Бернардом Ескелесом (Bernhard Eskeles), с которым он подружился и который стал его финансовым советником. Свои доходы и гранты Бетховен инвестировал в этот банк, который оплачивал его счета и издателей. Бетховен сочинил песню в честь жены Ескелеса Сесилии и сам записал песню в её альбом. Это сочинение для голоса и фортепиано включено в начало последних стансов их общего друга Гёте «Божественное» ("Das Göttliche"; "The Divine") — «Человек, будь благородным, полезным и хорошим»" (Edel sei der Mensch, Hulfreich und gut!";"Let man be noble, helpful and good!").
Сам Ескелес занимал также видное положение в венской еврейской общине, которая в 1815 году обратилась с просьбой к принцу Меттерниху выполнить свое обещание об уравнении прав евреев и христиан.
Естественно, что в таких условиях еврейскую литургию следовало переписать в классической музыкальной форме, выработанной гением великих композиторов Баха, Бетховена, Моцарта, Феликса Мендельсона и Шуберта. Ведь еврейское реформаторское движение также базировалось на классических традициях. Моше Мендельсон был отцом обеих концепций, которые являлись частями единого целого.
Хочу отметить, что Бетховен согласился в 1825 году по просьбе венского раввина Ицхака Ноаха Манхеймера (Rabbi Izaak Noah Mannheimer) сочинить кантату на открытие строящейся новой синагоги. Однако он не успел этого сделать из-за болезни и смерти...
Публикуемая сегодня статья дает краткое представление о взаимоотношениях Бетховена и евреев и о разных их аспектах. Несмотря на очень суровые условия его жизни, страшный недуг глухоты и отсутствие родной опоры, пред нами предстает исключительно цельный человек, чувствительный, в высшей степени отзывчивый, ответственный и лишенный ущербных комплексов.
Его отношение к евреям в тяжелых условиях их проживания и неравноправия, конечно же, достойно оценено в Израиле увековечением его имени в названии улицы.
Лазарь Любарский
newswe.com
