Март был на исходе. Недавние сильные ветры согнали с неба угрюмые тучи и отполировали его до синего блеска. Лишь кое-где держались легкие пушистые облачка. По утрам из-за моря, весело щуря огненные ресницы, вставало яркое солнце и весь день заливало землю золотистым сиянием.
Рано утром Худоверди Пирвердиев, главный бухгалтер крупного магазина культтоваров, шел на работу. Походка у него была медленная, несколько тяжеловатая, но твердая, уверенная. Полное, круглое лицо выражало благодушие и спокойствие. Из-под широких полей фетровой шляпы выглядывали курчавые, густо засеребрившиеся волосы.
Дорога в контору лежала мимо городского парка. В весенние и летние дни Худоверди предпочитал пройти этот короткий путь не по скучному асфальту тротуара, а по извилистой тропинке парка, где сочно и молодо зеленела первая травка.
Глядя на обновляющуюся природу, вдыхая пьянящий весенний воздух, Худоверди с удовольствием замечал, что обновление происходит не только вокруг, но и в нем самом. Он чувствовал себя помолодевшим и бодрым.
В то утро по той же тропинке шла навстречу Худоверди молоденькая девушка с голубыми, ясными, будто омытыми утренней росой, глазами. На ее круглом лице со вздернутым носиком и ямочками на щеках играла мечтательная улыбка.
Случилось так, что когда между Худоверди и девушкой оставалось расстояние в каких-нибудь два-три шага, они одновременно взглянули друг на друга и приветливо улыбнулись. Худоверди было приятно, что он встретил эту милую девушку и что она улыбнулась ему. И он простоял целую минуту, провожая незнакомку долгим взглядом.
По той же тропинке на второй день Худоверди и незнакомка встретились вновь. Он посмотрел на нее добрыми, потеплевшими глазами, а она в ответ, приветливо кивнув ему русой головой, смело и дружелюбно улыбнулась.
Вечером, возвратившись домой, главбух долго и придирчиво разглядывал себя в зеркало. Ему стало грустно, что он седой, почти совсем седой... Он с невольной завистью посмотрел на жену, которая, прислонившись к спинке дивана, с беззаботным видом разглядывала какой-то иллюстрированный журнал. Она была почти ровесницей ему, но ее черные, без единой седины, пышные волосы, схваченные в тугой узел, блестели лаком, двадцать пять лет назад, когда Худоверди познакомился с ней. Только сейчас перед глазами Худоверди предстала вдруг в истинном свете их совместная жизнь. Ему показалось, что она никогда не любила его по-настоящему, что, в отличие от него, Худоверди, она неспособна на большое чувство. Несмотря на внешнюю красоту и хорошие манеры, жена его - человек поверхностный и грубый.
Худоверди с сожалением и обидой думал о том, что его супруга всегда была к нему неласкова и совершенно равнодушна. Когда он, Худоверди, сидит долгими вечерами за книгами, чтобы подготовиться к занятиям в финансовом техникуме, где он работал по совместительству, или пишет очередную статью для журнала "Финансист", где его охотно печатают, жена никогда не посмотрит на него нежным, любящим взглядом, который так, оказывается, необходим ему, так необходим, как лучи солнца цветам... Худоверди вдруг стало себя очень жаль, и из груди бедного главбуха вырвался тяжкий вздох, похожий на приглушенный стон.
На третий день, прежде чем выйти из дому, Худоверди тщательно побрился, надушился, напудрился, навел глянцевый блеск на туфли. Он долго вертел в руках шляпу, внимательно и придирчиво осматривал ее со всех сторон, сдувая с нее невидимые пушинки.
На этот раз Худоверди встретил девушку не на тропинке, а у входа в парк, так как он сегодня шел быстрее обычного. Главбух счел своим долгом первым с радостной и уверенной улыбкой, как с близкой знакомой, поздороваться с дамой, высоко приподняв на голове шляпу и почтительно, с достоинством поклонившись ей.
Войдя в свой кабинет, узкую комнату с низким окном, выходящим в глухой двор с единственным чахлым деревцом, Худоверди снял макинтош и шляпу, уселся за стол. Вынув из ящика внушительных размеров счетную книгу, он принялся листать страницы, но не мог сосредоточится. Худоверди видел цифры и буквы, но первый раз за долгие годы службы не понимал ни их смысла, ни их назначения. На странице книги, заслоняя цифры и буквы, явственно проступала, как в волшебном зеркале, узкая, извилистая тропинка в парке и смотрели на него ласково ясные голубые глаза девушки, призывно светилась ее улыбка...
Неожиданно распахнулась дверь, и в кабинет широким твердым шагом устремился, держа в зубах дымящуюся трубку, длинный и прямой, как жердь, Вели Балаевич, близкий друг Худоверди. Друзья с чувством обменялись крепким мужским рукопожатием.
Вели и Худоверди были родом из одного селения, вместе ходили в школу, вместе когда-то выступали в драматическом кружке. Худоверди, как правило, исполнял роли главных героев, а Вели - главных героинь. По единодушному заключению участников кружка, наружность Вели подходила для женских ролей. (Девушки в те далекие годы из-за существующих предрассудков не особенно охотно шли в самодеятельность). У Вели был нежный, матовый цвет лица, яркие губы, тонкий нос с горбинкой, слегка выпуклый гладкий лоб, веселые, красивые глаза с густыми черными ресницами. Единственно, что огорчало друзей, - это рост Вели. Когда он играл на сцене, ему приходилось смотреть на своего "возлюбленного", плотного, несколько приземистого Худоверди, сверху вниз. За это зрители в шутку назвали его "леглег-гелин" - "журавль-невеста". Как и Худоверди, Вели еще до войны приехал в город, устроился музыкантом в какой-то оркестр.
Вели был человек начитанный, хорошо разбирался в музыке, литературе, но на все в жизни смотрел легко и насмешливо. В кругу друзей он слыл за чудака, любил выкидывать самые неожиданные шутки и совершать такие поступки, о которых знавшие его люди не могли говорить без смеха. Однажды, в годы юности, когда Вели и его друзья решили показать односельчанам оперу "Лейли и Меджнун", представление почему-то задержалось. Нетерпеливые зрители, особенно молодежь, отчаянно хлопали, пронзительно свистели, топая ногами. Тогда, отодвинув засаленный ситцевый занавес, вышел Вели в ярком пестром наряде Лейли. Щеки у него были густо намылены, в правой руке он держал блестящую бритву, а в левой - помазок. Состроив страдальческую мину, он обрушился на зрителей, размахивая бритвой и помазком.
- Что вы за несознательная публика!.. Вы же видите, что "прекрасная Лейли" еще не успела побриться, - он показал на свои намыленные щеки. - Если я этого не сделаю, мой "возлюбленный" Меджнун удерет от меня, проклиная день своего рождения.
После этого "несознательная публика" долго хохотала, но сидела смирно.
До тридцати пяти лет Вели ходил в холостяках, упорно избегая даже разговора о женитьбе. Это не на шутку огорчало и тревожило его родителей, у которых он был единственным сыном. Но лет пятнадцать назад в один из холодных и зимних дней старики, к своей несказанной радости, получили от сына телеграмму с приглашением немедленно прибыть на его свадьбу. С нетерпением ожидая, когда они прижмут к своей родительской груди юную невесту, а через год-два, бог даст, и внука, старики, захватив богатые подарки, прилетели в город. Но когда их сын с совершенно невозмутимым видом представил им свою жену, весьма немолодую вдову с пятью детьми, стариков чуть не хвати удар, и они едва не завыли от расстройства и отчаяния. Родители вернулись в родное село понурые, убитые горем, будто с кладбища, где похоронили сына, а вместе с ним и все свои надежды.
... Удобно усевшись напротив Худоверди, Вели, попыхивая трубкой и не сводя с него серых, смеющихся глаз, расспрашивал друга о семье, детях.
Во время разговора Худоверди в порыве откровенности, стараясь за широкой беспечной улыбкой скрыть свое волнение, рассказал другу о незнакомой девушке с голубыми глазами, о том, как они каждое утро, словно сговорившись, встречаются на одной и той же тропинке и ласково улыбаются друг другу...
Вели, не вынимая трубку из-за рта, понимающе кивал другу, сочувственно улыбался.
После беседы с другом к главбуху вернулось обычное рабочее настроение, и он с головой окунулся в дело. Оставалась всего лишь четверть часа до конца рабочего дня, когда на столе у Худоверди тихо затрещал телефон.
- Ал-ло-о-о! Это вы, Худоверди?!.. - услышал он в трубке приятный женский голосок.
- Я слушаю, - рассеянно прогудел Худоверди в ответ.
- Это я!.. Еще раз здравствуйте!
Худоверди удивленно вскинул широкие брови.
- Здравствуйте, - несколько насторожившись, произнес он, - я вас слушаю... Да, почему "еще раз"?..
В трубке послышался легкий вздох.
- Ах, неужели вы не догадались, кто с вами говорит? Это же я. Я!..
В голосе той, что говорила с ним сейчас, было столько искреннего волнения, горячей мольбы, нежного упрека, что Худоверди весь замер и покраснел до кончиков волос. Ему вдруг стало очень жарко, а сердцу - тесно в груди.
"Это она!" - мысленно вскрикнул Худоверди, соскочив со стула. Он одним глазом враждебно покосился на дверь, боясь как бы в эту минуту не вошел к нему кто-нибудь из сотрудников.
Но пока обалдевший от счастья Худоверди собирался с мыслями, девушка мягким, но почти повелительным тоном пригласила его сегодня вечером на знакомую тропинку в парке и тут же повесила трубку.
До позднего вечера ходил Худоверди взад и вперед по памятной тропинке, напряженно вглядываясь в зеленый полумрак ночного парка, замирая при появлений каждой женской фигуры. Но той, которая назначила ему свидание, все не было. Потеряв окончательно всякую надежду увидеть ее, Худоверди возвратился домой усталый, расстроенный и сконфуженный.
Всю дорогу Худоверди думал, теряясь в догадках: почему девушка не явилась? Неужели она подшутила над ним? Хотя и это может быть, ведь сегодня первое апреля... А может, она говорила всерьез, но потом постеснялась или струсила...
Прошло больше двух недель, он ни разу не видел девушку, будто ее не было никогда. А ему хотелось, очень хотелось снова встретить ее. Он простил бы ей неудавшееся свидание, лишь бы снова была надежда... Пусть по-прежнему при встречах она приветливо и ласково улыбается ему...
Однажды, в субботний день, Вели и Худоверди сидели после работы в загородном павильоне за стаканом вина и мирно беседовали. День тихо угасал, верхушки высоких тополей, росших возле павильона, сверкали в огне заката. Становилось прохладно. Вели вынул из кармана пиджака трубку, чтобы покурить, но вспомнив о чем-то, с хитрой улыбкой поглядывая на друга, приложил ее к уху, как телефонную трубку.
- Алл-л-ло-о-о! Это вы, Худоверди?.. - подражая женсклму голосу, произнес он, не сводя лукавого, испытующего взгляда с собеседника.
Худоверди насторожился.
- Я слушаю, - басом в "трубку" прогудел "леглег-гелин".
Вели печально вздохнул, потом вновь заговорил тем же приятным женским голосом.
- Это я, еще раз здравствуйте!..
Худоверди только что отправил в рот кусок колбасы, но услышав знакомый голос и собственные слова, обомлел.
- Ты звонил?
- Гм!..
Кусок застрял в горле Худоверди, и он судорожно глотнул воздух, точно рыба, выброшенная на берег.
Хизгил Авшалумов
