В конце XIX – начале XX в. в антропонимиконе горских евреев преобладали еврейские имена, но помимо них в нем присутствовал также значительный слой имен персидского и тюркского происхождения, а также имен, возникших на собственно горско-еврейской почве.
Наследование имен у горских евреев происходит следующим образом. Распорядителем или хозяином (гор.-евр. сэхьиб) имени умершего отца становится его старший сын, который, как правило, передает отцовское имя своему очередному родившемуся сыну. Если распорядитель имени уже не может иметь детей, то право «распоряжения» именем переходит к следующему сыну и т.д. В тех случаях, когда умерший мужчина не имел живых сыновей, право «распоряжения» его именем могло перейти к его дочери или к внуку (сыну его сына). В последнем случае имя наследовал правнук.
В первую очередь наследуются имена деда по отцу (гор.-евр. келебебе), бабушки по отцу (гор.-евр. келедеде), отца (гор.-евр. бебе) и матери (гор.-евр. деде), во вторую – имена бездетных братьев и сестер деда по отцу, бездетных братьев и сестер отца, в третью – имена умерших родственников матери, но только в тех случаях, когда в роду матери эти имена по какой-то причине было некому наследовать.
В зависимости от того, чье имя наследует ребенок, в семье его называют соответствующим имязаменяющим прозвищем: носителя имени деда по отцу зовут Бебе («отец»), носителя имени прадеда – Келебебе («дед по отцу»), носитель имени брата деда – ГIэмле («дядя по отцу»), носитель имени брата отца – Бирор («брат»); носительницу имени бабушки по отцу зовут Деде («мать»), носительницу имени прабабушки – Келедеде («бабушка по отцу»), носительницу имени сестры деда – ГIэме («тетя по отцу»), носительницу имени сестры отца – Хэгьэр («сестра»), носительницу имени старшей тети матери или отца – Гъэгъэй (заимствованное у азербайджанцев обращение к старшей тете) . В наше время к этим традиционным имязаменяющим прозвищам добавились два новых: попо – эквивалент бебе, и момо – эквивалент деде. Образованы они от заимствованных из русского языка терминов папа и мама.
В прошлом, когда демографическая ситуация на Кавказе была более стабильной, чем в наше время, а детская смертность была очень высокой, имена умерших детей передавались вновь рожденным, и таким образом именник каждой патронимии оставался довольно стабильным, так как пополнялся лишь в очень редких случаях. Расширение именника могло происходить в периоды значительного демографического роста самой патронимии, в результате которого традиционный именник патронимии исчерпывался. Такие примеры можно было наблюдать в XX в., когда численность горских евреев, так же как и других кавказских народов, стала резко возрастать.
В этот же период, приблизительно с середины XX в., мода на русскую культуру, на русское образование привела к появлению у горских евреев русских имен. На первых порах русские имена функционировали в горско-еврейской среде Дагестана в качестве параллельных еврейским именам. Так, например, носитель еврейского имени Исроил мог в быту зваться в какой-то степени созвучным ему русским именем Игорь (привожу один из наиболее распространенных примеров).
Впоследствии возникла тенденция записывать в документах не еврейское, а русское имя. Таким образом, престижность русской культуры среди кавказских народов и, в частности, среди горских евреев привела к расширению именников некоторых горско-еврейских патронимий за счет русских имен. Так, в семье моего деда по отцу было трое сыновей. Старший имел шестерых детей, и традиционных для нашей патронимии еврейских имен хватило только на старших, а младшим дали русские имена. И хотя младшим можно было бы дать еще и нетрадиционное для нашей патронимии еврейское имя (в качестве параллельного русскому), мой старший дядя почему-то этого не сделал. Он не был членом правившей в то время в Советском Союзе коммунистической партии, но был воспитан в своего духе времени и поэтому мог не придавать большого значения тому, есть ли у его детей еврейские имена или нет. Младший мой дядя дал старшему сыну еврейское имя (Зокой/Заккай) и параллельное ему русское имя (Виктор), а младшим детям – только русские имена. То же случилось бы и в семье моего отца, который был самым младшим из братьев, однако, моя бабушка по матери настояла на том, чтобы мне дали имя ее мужа, моего деда (Илйесеф, Илесеф), который погиб во время Великой Отечественной войны. Моя мать была единственным ребенком у родителей, и поэтому бабушка решила передать это имя мне. В принципе, имя деда могло быть унаследовано кем-то из его племянников или внучатых племянников, но бабушка настояла на том, чтобы это имя дали именно мне. С детства, однако, меня звали только Игорем, за исключением бабушки. И в документах записали Игорем.
Моему младшему брату дали только русское имя – Владимир. Моя сестра была бы обречена на то же самое, но наша бабушка по отцу – НэгIэмо (Nä‘ämo < Na‘ama) – настояла на том, чтобы ее имя еще при ее жизни дали моей сестре, что и случилось. По-русски мою сестру зовут Ниной (имя нашей русской соседки, с которой бабушка дружила), и в документах она записана Ниной. Приблизительно то же самое происходило и в других горско-еврейских патронимиях Дагестана. Исключение могли составлять только патронимии, в которых уровень образованности был либо сравнительно низким, либо, в силу каких-то причин, сильны были нормы традиционной духовной жизни.
В те времена, когда давали имя моей сестре, у горских евреев Дагестана уже становилось тенденцией давать еще при своей жизни свои имена внукам. В условиях советской власти в этом не было ничего необычного, так как господствовавшая тогда коммунистическая идеология клеймила как «мракобесие» любые проявления религиозной культуры советских народов. Этим же или другими терминами клеймились и народные обычаи, далекие от религии, но все же мешавшие, по мнению идеологов, жить «по-новому», то есть по-коммунистически. Для горских евреев в тот период являлся очевидным факт постепенного отхода представителей их народа от традиционных норм. В этих условиях старшее поколение горских евреев, наблюдая неуклонный процесс модернизации жизни своего этноса, начинало проявлять беспокойство по поводу того, что их дети уже плохо знают горско-еврейский язык, а внуки, может быть, и вовсе перестанут быть горскими евреями. Именно вследствие такого рода сомнений и в силу опасений, что внуки, скорее всего, уже не будут знать о том, что надо давать своим детям имена ушедших из жизни родственников, старшие представители горско-еврейского этноса и стали еще при своей жизни давать свои имена внукам. Начало этого процесса в Дагестане падает приблизительно на середину XX в., а в наше время это уже стало нормой, и редко какая горско-еврейская бабушка еще при своей жизни не дает свое имя внучке. Это же касается и горско-еврейских дедушек. Таким образом, горско-еврейские дедушки и бабушки 50-х–60-х гг. XX в., опасаясь утраты традиционных для горских евреев норм жизни, грубо нарушили одну из таких норм, а для их внуков, которые теперь уже сами стали дедушками, указанное отклонение от нормы превратилось в норму. Это явилось следствием, с одной стороны, процесса модернизации горских евреев, а с другой – насаждавшегося в советском обществе атеизма.
Таким образом, при советской власти в антропонимиконе горских евреев произошел существенный сдвиг в сторону русских и европейских имен. Сначала они появлялись как имена, сопровождавшие основные, еврейские имена, а в настоящий момент уже довольно часто можно наблюдать, как еврейские имена у детей горских евреев совершенно отсутствуют. Эти наблюдения связаны с горскими евреями, которые в настоящее время живут в Дагестане или в других частях Российской Федерации. Ситуация в Государстве Израиль несколько иная – там антропонимикон горских евреев подвергается влиянию местной, израильской моды.
Игорь Семенов
