В свидетельствах современников и этнографических описаниях XIX в. евреи Восточного Кавказа предстают ярко выраженным традиционалистским социумом. В диахронной структуре передачи этнокультурной информации среди них преобладали внутрисемейные и внутриобщинные связи, в которых доминировал фольклор. Были представлены разные его жанровые формы: песни, сказки, притчи, предания, заговоры, плачи и др. К сожалению, они лишь частично собраны и еще скромнее изучены. С точки зрения анализа коллективной памяти восточнокавказских евреев, релевантная информация в их устных преданиях XIX в. сохранялась только о событиях, происшедших не ранее конца XVI - начала XVII столетия.Устная традиция сохранялась на их разговорном языке (известном в специальной литературе с конца XIX в. как еврейско-татский) и на тюркских языках. Языковое поведение евреев региона не отличалось от ситуации, характерной для большинства регионов еврейской диаспоры. Разговорный язык внутри традиционных еврейских общин и разговорные языки окружающего населения выполняли преимущественно коммуникативную функцию вербального общения и диахронной передачи информации, не входившей в круг собственно традиционной еврейской учености. Языком образования, религиозных практик и литературного творчества был средневековой иврит.
В 1867 г. главный раввин Дербента Ицхак бен Яаков Мизрахи (1795-1877) так описал региональные особенности этого феномена: "с течением времени мы научились у обитателей этой страны (Дагестана. - М.К.) татскому языку, и все мы говорим на этом языке. Однако тот, кто может учиться, может говорить и на лашон гакодеш (священном языке - иврите. - М.К.). С остальными же народами мы разговариваем на их языках. Когда мы восприняли этот язык у жителей этой страны, неизвестно, так как выстрадали в прошлом долгий галут (изгнание с родины. - М.К.), утерялись записанные книги, которые должны быть у каждого народа, в каждой стране... Пользуемся мы еврейской письменностью, но иногда те, которые не так хорошо владеют еврейским (т.е ивритом - М.К.), пишут на принятом среди нас татском".
Между тем начиная с раннего средневековья у ираноязычных евреев лингво-культурного региона еврейской диаспоры Парас уМадай (охватывавшего еврейские общины на территории современных Ирана, Афганистана, Средней Азии и Восточного Кавказа) существовала ираноязычная письменная традиция с использованием еврейской графики. В современной иранистике эта языковая идиома известна как литературный еврейско-персидский язык. Единственный сохранившийся на нем текст с территории Восточного Кавказа - это глоссарий к Библии, составленный в 1459 г. Моше бен Ахароном Ширвани (т.е. из Ширвана). Отсюда можно предположить существование тогда на Восточном Кавказе литературной традиции на еврейско-персидском языке. Но она, судя по всему, была утеряна, поскольку все позднейшие тексты евреев Восточного Кавказа были написаны только на средневековом иврите.
Так, еще в конце XIX столетия была известна рукопись галахических (правовых) установлений XVI-XVII вв. из Дерей-Катта (Кайтаг); Гершон Нала бен Моше Накди из аула Аба-Сова составил комментарий к одному из разделов трактата "Яд ха-хазака" Маймонида (не позднее конца XVIII в.), а Мататия бен Шмуэль Мизрахи из Шемахи в начале XIX столетия написал каббалистическое сочинение "Кол мевассер". В некоторых общинах развивалась и синагогальная поэзия. Авторами ряда пиютов (религиозных гимнов), вошедших в синагогальный ритуал евреев Восточного Кавказа, были Иосиф Шалом и Элиша бен Шмуэль Накди.
Здесь уместно отметить ярко выраженную особенность традиционной еврейской учености. "Цепь традиции" поддерживалась в ней не столько составлением исторических хроник и анналов, но прежде всего путем активного использования аллюзий библейских событий и образов в исторически окрашенных литургических практиках и раввинских комментариях, а также в виде галахических решений, представлявших собой неразрывную и хронологически выдержанную цепь правовых новаций с четко оговоренной исторической, географической и персонифицированной фиксацией. Что же касается текстов, описывавших более поздние исторические события, в том числе регионального или локального характера, то они если и создавались, то находились, как правило, на глубокой периферии интересов традиционного еврейского знания. Их, судя по всему, куда менее тщательно хранили и тем более реже переписывали. Поэтому, видимо, сохранилась лишь незначительная их часть. В этих текстах вплоть до конца XIX в. поддерживалась традиция составления описаний преследований за веру и текстов, в которых отмечались какие-то значимые благоприятные события. Так, в "Исходе Израиля из Персии и Мидии" Пинхаса бен Нисона дается краткое описание насильственной исламизации евреев в сефевидской Персии в 40-е годы XVII в. и их бегства через море (Каспийское?) в страну гор (Дагестан?), а в 60 Этнографическое обозрение № 6, 2009 тексте Гершона бен рабби Реувена Мизрахи (1815-1891) повествуется о чудодейственном спасении еврейской общины аула Кусары в 1734 г.
Симптоматично, что эти два кратких текста, скорее всего, дошли до нас лишь потому, что были написаны в одном случае на внутренней стороне переплета, а во втором - на титульном листе еврейских венецианских изданий второй половины XVI - середины XVII в., которые содержали глубоко почитавшиеся каббалистические тексты и раввинистические трактаты. Если данная гипотеза верна, то наряду с чередой преследований, во время которых многие рукописи могли быть утеряны или уничтожены, это объясняет столь скудное историческое письменное наследие евреев Восточного Кавказа. Основу же их коллективной памяти составили аллюзии библейского повествования о Вавилонском (2 Царств 24: 12-16; 25: 11; Иерем. 39: 19; 52: 12-15; 28-30) и, куда менее определенно, об Ассирийском (2 Царств 15: 29; 17: 6, 24; 18: 11; 1 Хроник 5: 6, 26) пленениях.
Марк Куповецкий
исполнительный директор Центра библеистики и иудаики
Российского государственного гуманитарного университета.
